Автор: Георгий

Накрыл  надеждой триколор родную землю.

Уходит в прошлое лакейская боязнь.

Бурлит восторгами разросшаяся зелень.

Служенье Родине – почет, а не сарказм.

 

И я шагаю вместе с гордою Россией,

соприкасаясь в думах с дружеским плечом.

И в том плече я вижу правду доброй силы,

и раскрываюсь поэтическим ключом.

 

Для воспевания величия Отчизны

я не жалею восхитительных слогов.

А, если надо, поделюсь с Россией жизнью,

чтоб оградить ее границы от врагов.

На море выезжаю

и только им живу.

О боли забываю,

на помощь не зову.

 

Несет меня волною

за дальний горизонт

от солнечного зноя

до призрачных  красот.

 

Шумливые бакланы

резвятся надо мной.

Как будто манят в страны,

где красен мир иной.

 

Вещают про награду,

что жизнь не додала.

Но мне совсем не надо

заморского тепла.

 

Обняла кусочек моря

сердобольная старушка.

Здесь Иван*  с волнами спорил

и гулял великий Пушкин.

 

Здесь от вражеских набегов

каждый камень кровоточит.

Здесь от лунного разбега

жизнь светлее даже ночью.

 

Здесь прибой играет галькой

фуги чудного рассвета.

Здесь закат оригинальный

в красках огненного цвета.

 

Рядом с древними дворцами

ввысь стремятся новостройки.

И за звездные мерцанья

небу платят неустойку.

*Иван Айвазовский — великий русский живописец, родившийся и живший в Феодосии.

 

После тягостных сомнений

принесла мне мама кошку.

Та освоилась немножко

и пошла за мною тенью.

 

Я взяла ее на ручки,

приласкала, как умела.

Причесать ее хотела,

чтобы шерстка стала лучше.

 

А она пустила когти

и нацелилась кусаться.

Ох и трудно отбиваться

от зубов кусачей кошки.

 

От такого вот общенья

на лице следы остались.

Я с кусачкою рассталась,

не дала ей угощенья.

 

Но пушистая подлиза

возле ног моих крутилась –

по-кошачьи повинилась,

словно знатная актриса.

 

Я насыпала ей корму,

налила сырой водички.

Кушай, киска – невеличка –

ей сказала без укора.

 

После этого общенья

мы, как будто, помирились.

Но кусачки повторились

даже после угощенья.

 

И царапки повторились

на порыв ее погладить.

Как же с кошкою поладить,

как же с ней договориться?

 

Внучка стала взрослой,

к ней не подступись.

Первый класс – не садик.

Школа, берегись.

Новая прическа,

новый макияж.

В выборе подружек

новый антураж.

Спинку выпрямляет,

сидя за столом.

Школьные заданья

делает с умом.

Больше не находит

время на каприз.

Новая пятерка

вовсе не сюрприз.

И в глазах у внучки

взрослый огонек.

Милая серьезность –

вот ее конек.

Я мечтаю только лишь о том,

чтоб народы стали милосердней.

Пусть любовь приходит в каждый дом

и цветет с особенным усердьем.

 

Нет нужды искать себе врагов

и глядеть на мир через прицелы.

Нас спасут от грозных батогов

милосердьем заданные цели.

 

Человек не должен умирать

от звериных ставок на жестокость.

Он не вправе жизни забирать,

вдохновляясь принципом за око.

 

Он не должен …, только все сильней

раздаются мерзкие угрозы.

От которых в мире все страшней,

все дешевле ценники на слезы.

 

За окном пансионата

длиннолапая сосна.

Ее хвоя густовата,

и обильно зелена.

На нее садятся птицы

от ворон до воробьев.

И пытаются укрыться

от детей – озорников.

Только слышно — чик-чирики,

да вороний громкий каррр.

То ль угрозы, то ли крики,

то ли песенный базар.

А на самой на макушке

птица странная сидит.

На манер лесной кукушки

мне чего-то говорит.

Окольцованная шея,

непривычно гордый вид.

Словно сказочная фея

в окружении птичьих свит.

С неподдельным восхищеньем

я на горлицу смотрю.

И с естественным волненьем

ей тихонько говорю –

Расскажи мне фея – птица

на понятном языке,

как могу с тобой сдружиться

и общаться налегке.

Но загадочная птица

мой язык не поняла.

Поспешила удалиться.

Вот такие вот дела.

 

Поле русское горит

краснотой от иван-чая.

Ветер во поле шумит,

злобных мошек разгоняя.

 

Шмель кружИтся надо мной.

Солнце греет мой рассудок.

Я люблю российский зной

с пеньем трав и звонким зудом.

 

Рифма рвется из груди.

Слог играет с птичьим пеньем.

Все невзгоды позади.

Сердце бьется с умиленьем.

Посадил я с бабушкой грядку кабачков.

Поливал водичкою только с родников.

Много дней ухаживал, сорняки срывал.

И покоя дедушке тоже не давал.

Зацвели красавчики и пустились в рост.

По утрам на листиках грелись капли рос.

Отгонял я бабочек от своих кустов.

С червяками местными биться был готов.

Но случилось худшее, то, что я не ждал.

Кто-то мои овощи взял и покусал.

Я спросил у дедушки, и ответил тот —

По ночам на грядочку выползает крот.

В кабачки впивается лапками и ртом.

Видишь эту дырочку под твоим кустом.

Посмотрел внимательно я под этот куст.

От картины виденной навалилась грусть.

Я засыпал дырочку галькой и песком.

Посидел на лавочке и вернулся в дом.

Почитал немножечко и улегся спать.

Сон, подобный пугалу,  мне пришел в кровать.

Будто крот – страшилище лезет из земли.

Кабачки созревшие собирать велит.

Я их рву старательно и даю кроту.

Пропадают овощи у него во рту.

… После долгой ноченьки побежал к кустам

В новом месте дырочку я увидел там.

Шмель влетел в мое окно.

Не на шутку расшумелся.

Вдоволь сладкого наелся

и котлеток заодно.

Утолив свой аппетит,

полетел по всей квартире

словно маленький задира

или конченый бандит.

Грозно усом шевеля,

напугать хотел он кошку

то ль всерьез, то ль понарошку.

Только сделал это зря.

Кошка, шума не любя,

быстро выпустила когти.

Совершив прыжок высокий,

лапой вдарила шмеля.

Шмель упал к ее хвосту,

пожужжал еще немножко,

оказался в лапах кошки

и забыл про суету.

Я немножко не успел.

Кошка смачно облизнулась,

от окошка отвернулась,

отойдя от грязных дел.