Автор: Георгий

Белых халатов пугающий цвет

с детства запомнился мне.

Кто-то при виде пытался реветь,

кто-то от страху неметь.

Только с годами я стал понимать

значимость наших врачей.

Многим из них нужно песни слагать,

чтобы сберечь от рвачей.

Нужно хранить благородный запал,

что сохранили они.

Я на себе мастерство испытал

в самые трудные дни.

Вот и теперь они с новой бедой

борются в первых рядах.

Дома оставив душевный покой,

совестью давят на страх.

Не выбирают щадящих путей,

рвутся на помощь другим.

И умирают, спасая людей.

Вечная память таким.

Мы порознь пребываем в заточении,

что нынче  предначертано судьбой.

Нас злобный вирус бросил  в непокой,

и вряд ли будет быстрым излеченье.

По Невскому, Литейному и Мойке

нам под руку сегодня не пройтись.

Не видеть Петропавловскую высь,

попрятавшись в жилищах новостройки.

Не встать перед златыми куполами

соборов, вдохновляющих на жизнь.

Цветением души не ублажить

сады, где мы прогуливались с Вами.

Мы выдержим разлуку с Петербургом

и встретит нас цветеньем Летний сад.

Увидеть Вас, родная, буду рад

вернувшимся в рассветы добрым утром.

Прости меня, мой Петербург.

Я не могу прийти на Невский.

Запрет на это очень веский –

коварный вирус сделал тур.

Течёт по-прежнему Нева,

но мне не плыть в её просторах,

не умиляться от восторга,

слагая нежные слова.

Не видеть прелесть куполов

и не склоняться перед ними.

Перед глазами только снимок,

зовущий скромно вглубь веков.

Меня заждался Летний сад,

где мы прогуливались вместе.

Запрет несут плохие вести,

и вновь встаёт стена преград.

Но верю я, что хворь пройдёт.

Общенье снова возродится.

Осветят радостные лица

в Неву вошедший теплоход.

Совсем недавно грело солнце,

цветы тянулись к небесам.

Тревожный стук в моё оконце

погодный высветил бедлам.

Настырный град стучал по крышам,

скрывал зелёную траву.

Как будто бес на службу вышел

или зловредный Вельзевул.

Неслись напуганные птицы

под сень проснувшихся берёз.

Бежали люди, чтоб укрыться

от разразившихся угроз.

И только бедная ворона

осталась с яйцами в гнезде.

Тряслась над ними осторожно

по неосознанной нужде.

Инстинкт благого материнства

ей не позволил отступать.

Она погодное бесчинство 

сумела выдержать, как мать.

Смотрю через бокал

на хрупкое созданье.

Дрожит моя рука

от трепетных надежд.

Спешу про свой порыв

сказать без опозданья,

пока хмельной мускат

загадочен и свеж.

Ты смотришь на меня

и сдерживаешь робость.

Зовущие глаза

перечат естеству.

Ты этим гонишь прочь

зияющую пропасть,

и слышится ответ,

касающийся двух.

Спасибо, ангел мой,

за нежное признанье,

за ласковый посыл,

что чувства бередит.

Закончилась зима

напрасных расставаний.

Нам в страстную весну

вернуться предстоит.

Хотел услышать майский гром,

когда свинцом укрылось небо.

И был готов писать пером

о сильном ливне на потребу.

Но вместо грома хлынул град,

подобно снежному гороху.

И я осадкам был не рад,

свернул к родимому порогу.

А град стучал по голове

и барабанил по загривку.

От боли я  осоловел

и потерял свою игривость.

Спасибо старому крыльцу

с его обшарпанным карнизом.

Бежать от града не к лицу,

но я подобным не унижен.

Рассвет погладил солнечным лучом

твоё лицо с закрытыми глазами.

Потом задел открытое плечо

и учинил забаву с волосами.

Ты ощутила нежную игру

и улыбнулась солнцу в полудрёме.

Из-под ночнушки выпорхнула грудь.

Рассвет дождался чудного приёма.

Ты потянулась, пробуя обнять,

но сон прошёл, виденье удалилось.

Заныл будильник, следует вставать.

Большой любви с рассветом не случилось.

С багряным заревом заката

уходит в ночь минувший день.

Уходит тихо, безвозвратно,

забрав с собою даже тень.

Любимый город засыпает.

Из редких окон льётся свет.

И я прилёг, вбивая в память

дневных событий круговерть.

В дремотной мгле предметы, лица

мелькают в грешной голове.

И мне никак не отключиться.

Придётся взглядом соловеть.

Опять непрошеные гости

пришли с бессонницей ко мне.

А с ними спать совсем непросто

и даже в мёртвой тишине.

Постель скрипит под грузным телом.

Подушка дремлет на груди.

Придётся вновь заняться делом,

процесс бессонный  впереди.

Прекрасный юноша смотрел с желаньем в воду,

да так и умер, своим обликом любуясь.

Он не прочувствовал всей прелести свободы,

ушёл из жизни со смиреньем, не бунтуя.

На месте том родилось буйное цветенье

цветов невиданных, воспетых Персефоной.

Они нас вводят ароматом в искушенье

и зазывают лепестковым перезвоном.

Они, как символы обманчивой надежды,

эгоистичны и коварны своим ядом.

Дурманят разум бело-жёлтые одежды

и очаровывают всех, кто с ними рядом.

И эти свойства можно видеть в человеке,

в котором зреет вирус самолюбованья.

Который вряд ли возбудится, словно ветер,

а будет тешиться унылым завываньем.

Цветок, поэтами забытый.

Дитя весенних теплых дней.

Ветрами северными битый

за то, что не был им родней.

Я в первый раз увидел трепет

его нежнейших лепестков,

когда пошёл на птичий лепет,

попав на лежбище цветов.

Они манили белым цветом

и древнерусской красотой.

Игривый взгляд я в них приметил

и напросился на постой.  

Я целый день общался с ними

и не пытался их сорвать.

А взял на память только снимок

с желаньем миру рассказать.