Рубрика: Стихи из под пера

Медведь сосал в берлоге лапу,

а тут с малиной повезло.

Он сколько мог её нахапал,

лелея мысль — другим назло.

Медведь малиной обжирался

и местность вонью доставал.

А кто к малине приближался,

тот непременно получал.

От поедания без нормы

случился заворот кишок.

В процессе дикого прокорма

его огонь обжорства сжёг…

…Такое может приключиться

с людьми, что млеют от нажив.

Но им не поздно излечиться

идеей – в меру нужно жить.

Нева притихла в ожидании.

Ледовый панцирь посерел.

Весна явилась на свиданье,

но я не мороси хотел.

 

Я не хотел порывов ветра

с настырной наглостью пурги.

Блуждать без солнечного света

казалось вовсе не с руки.

 

Но, посмотрев на Медный всадник,

я зарядился озорством.

Весна нам дарит женский праздник,

а, значит, ветер ни при чём.

Женский образ стоит пред глазами.

Та же нежность и ласковый взгляд.

Он приходит ко мне вечерами

вот уже лет пятнадцать подряд.

 

Я его не гоню, не пугаю.

Разве можно виденье пугать.

Для него я поэмы слагаю

и готов их безмерно слагать.

Счастливых глаз зазывный блеск.

Улыбка, ждущая касанья.

Ты возбуждаешь интерес

и тягу к нежному признанью.

 

Твоя весенняя краса

чарует радужным свеченьем.

Звучат в сознании голоса

с призывом жарких увлечений.

 

Призыву вторят соловьи,

озвучив трепетную нежность.

И я иду на зов любви,

отправив к чёрту безмятежность.

Проснулся в первый день весны

и выглянул в окно.

Повсюду хлопья белизны

и зимнее кино.

Зима не хочет уходить

из питерских дворов.

Метель стремится возбудить –

ветрище, будь здоров.

Она, услышав мою лесть,

вещает – ты не прав.

И мне приходится учесть

ее коварный нрав.

Я из кладовки достаю

потрёпанный тулуп.

За всё судьбу благодарю,

хотя на слово скуп.

С опаской в зеркало гляжу,

смеюсь на свой портрет.

И с настроеньем выхожу

в заснеженный вертеп.

Сижу в тиши, любуюсь на закат.

Проходит день, один из многих тысяч.

Ему, как мне, нет права на возврат,

но я могу сознаньем возвратиться.

 

Тиранил разум, но писал душой.

Старался жить, не мысля о корысти.

Не замечал хулы палящий зной.

В уме держал добра родную пристань.

 

Где ощущал сердечное тепло,

вбирая в память волжские напевы.

Где мне с любовным чувством повезло

и с поцелуем, что считался первым.

 

Моё добро уместится в стихах.

Готов обнять его душевной прозой.

И верю в то, что их не кинут в прах,

а приласкают вдохновенной  розой.

Смотрю, как почки пыжатся,

как грядки оживают.

Земля родная выжила,

иначе не бывает.

 

Росточки возрождения

торопятся на волю.

Безудержное пение

зовет во чисто поле.

 

А там многоголосие

весеннего концерта.

Душа в полет уносится,

сильнее бьется сердце.

 

Кладовка мыслей полнится

высокими мечтами.

Не все из них исполнятся,

развеются со снами.

 

Но чувство возрождения

вжилось в мое сознанье.

Я ставлю на цветение

и веру в созиданье.

Весна не в силах растопить

прибрежный лед залива.

Под сенью солнечных лучей

расселись рыбаки.

Вдали открытая вода

не в меру говорлива.

Но не тревожат небосвод

паромные гудки.

 

В объятьях этой тишины

я думаю о прошлом.

Ласкает память отчий дом

и полный жизни двор.

Я вспоминаю мамин взгляд

приветливый, хороший,

в котором виделся всегда

живительный узор.

 

И разливается в душе

блаженная истома.

Спасибо, юная весна

и солнечный залив.

Я заглянул всего на миг

в окно родного дома.

Но за мгновенье получил

душевных сил прилив.

Весенний дождь съедает снег,

смывает грязь с уставших улиц.

Ручьи настроились на бег,

в речушки вскрытые нырнули.

 

Речушки полнятся водой

и разливаются по пойме.

Грозят окрестностям бедой

из водной глади многослойной.

 

Стихия созданных озёр

не знает меры насыщенья.

Несётся вниз наперекор

природной сути всепрощенья.

 

И, восхитившись светом дня,

берёт терпение на пробу.

А начиналось всё с дождя,

что пробудил весенний ропот.

                                                                   

Глухарь, карась и крот

смотрели телевизор.

Смотреть и обсуждать

не нужно было визы.

 

Глухарь был глуховат,

карась был молчаливым.

А крот был слуху рад,

но глаз не видел дива.

 

Смотрели новостей

известную программу.

Не то обзор вестей,

не то движенье к сраму.

 

Нахваливал глухой

услышанные вести.

Хвостом вилял немой –

мол, это мне известно.

 

Слепой пустился в раж –

не верьте в эти враки.

Один сплошной мираж

и прения без драки.

 

Из высказанных фраз,

глухой услышал «враки».

Воскликнул и не раз –

да ты страшней собаки.

 

Откликнулся немой

одним ехидным жестом.

Ах, ты, — сказал глухой, —

покинь блатное место.

 

И тут произошло

великое расстройство.

В немом проснулся жлоб,

в глухом — эффект геройства.

 

Слепой пытался встрять

в дурную перебранку.

Но сник, пустился вспять,

зализывая ранку…

 

…Так в жизни повелось

с приходом интернета.

На сцену вышла злость

без доброго совета.

 

В архив сдана мораль

с умением общаться.

Права диктует враль

с желанием стебаться.