Рубрика: Стихи из под пера

Я — сын земли с названием Россия.
Я русский дух в наследство получал.
Слагалась быль не греческим курсивом.
Мой род славянством летопись писал.

Я берегу российскую прописку,
и не меняю русский на латынь.
И не хочу безнравственной отпиской
хулить отчизны выстраданный тын.

В моей душе российская глубинка
с ее певучим русским говорком,
с открытым взглядом цвета голубинка,
с не оскверненным ложью  кошельком.

Там все надежно, искренно и чисто.
Там даже воздух звонок и певуч.
Там не в цене излишняя речистость,
ценней улыбки доброй светлый луч.

Люблю послушать говор волн

на невском берегу.

Они вещают мне о том,

что в сердце берегу.

 

Их робкий плеск ведет туда,

где стаи голубей

гонял я в детские года,

а видел лебедей.

 

И мне хотелось вторить им,

умчавшись в небеса.

Там мой небесный Херувим

историю писал.

 

По истечении годов

сбылась моя мечта.

Я взмыл в объятья облаков,

когда пилотом стал.

 

Теперь сижу и вижу их

в сверкании невских вод.

Пишу с надрывом  вольный стих

с названьем «небосвод».

Судьба назначила мне срок.

Сказала – будет тебе впрок.

Я ей перечить не посмел,

но и послушно не сидел.

 

Шальное время не считал,

стихами Музу ублажал.

Ее от недругов берег

и тем оправдывал свой срок.

 

Я озарения не ждал,

терпеньем рифму досаждал.

Звучала музыка во мне,

а я глушил ее в вине.

 

И только рифма про любовь

всегда выискивала новь.

Я шел за нею, как слепец,

то в разгуляй, то под венец.

 

Я пересилил тайну мук

и гнет бесчисленных разлук.

И, позабыв про данный срок,

любовью сдобрил свой итог.

 

С берез слетает желтый лист –

приемник мне пропел.

В меня мечтательный солист

с напевом залетел.

Я вновь увидел летний сад

с площадкой в уголке,

где каждый третий был бы рад

кружить рука в руке.

Где мне хотелось бы прижать,

но вальс не позволял.

И трудно было удержать

шальной потенциал.

Ах, этот вальс, мой первый вальс

на согнутых ногах.

Я только раз увидел Вас

и взмыл, как божий птах.

В меня вселился страстный бес

с желаньем на устах.

Но милый образ вдруг исчез,

почуяв сердцем страх.

И вот опять я, как вчера,

грущу под старый вальс.

Прошла бесценная пора,

когда я встретил Вас.

 

Зима пришла к нам только в феврале.

Примчались вдруг февральские метели.

Мы снежного добра давно хотели.

Мечтали на снегу оставить след.

 

И вот свершилась давняя мечта.

Мы вместе с детством в белый снег нырнули.

Потом слепили фирменные пули

и стали их без устали метать.

 

Восторгом оглашался горизонт.

Пугались даже смелые вороны.

Сражались  мы без всяких церемоний.

Да здравствует заснеженный сезон.

 

Да здравствует пушистая зима,

донесшая до нас кусочек счастья.

Неправда, что метель – дитя ненастья.

Она для нас заснеженная мать.

Прогуляюсь босиком в чистом поле.

Подержу в руках туманную свежесть.

Расхрабрится моя рифма на воле,

окунется в васильковую нежность.

 

Уведет меня строка в запах лета,

где господствуют лесные солисты.

И ворвется вместе с солнечным светом

шорох музыки знакомый и близкий.

 

Я усилю этот звук звонкой песней,

распахну в порыве чувств свою душу.

И представится мне жизнь интересной,

потому что мир меня будет слушать.

Прощайте, люди добрые, прощайте

и с горечью меня не вспоминайте.

Я честно охранял людские души

от мерзкого последнего удушья.

 

Я много повидал на этом свете.

Ко мне тянулись взрослые и дети.

Несли цветы к бетонному подножью

и речи говорили осторожно.

 

Оплакивали горькими слезами

бойцов, что захоронены рядами.

Всех тех, что отдавали свои жизни

не только за спасение Отчизны.

 

Останки  их укрыли пол Европы.

И смерти они приняли без пробы.

Их кровью оросилось поле жизни,

стонавшее под бременем фашизма.

 

И вот теперь бездушные уроды,

не лучшие посланники народа

с пробойниками тянут свои руки.

Я стойко принимаю эти муки.

 

К рассудку призываю, но напрасно.

Уже огня свечение погасло.

Прощайте, люди добрые, прощайте

и с горечью меня не вспоминайте.

 

Фашистское ненастье

накрыло Ленинград.

Пожар людского счастья

увидел милый град.

 

Надолго затянулась

блокадная петля.

В тревогу окунулась

любимая земля.

 

Вползал в сознанье голод,

студилась в жилах кровь.

Крошил людей осколок,

лишая мирных снов.

 

Ломалась твердь гранита,

корежилась Нева.

Огнем и динамитом

взрыхлялись острова.

Под вражеским прицелом

великий город жил.

Возвышенные цели

в сознании выносил.

Не думая о славе,

достоинство храня,

российский дух прославил

и вышел из огня.

Мне больно видеть, как мой друг

не тот источник выбирает

И ест из потных лживых рук,

все то, что недруги швыряют.

 

Все то, что гложет наш покой,

грызет житейские основы.

Все то, что тщетно испокон

стремятся вдеть в венец терновый.

 

Сильна предвзятая молва,

коварно пущенное слово.

И вот уже крушит волна

следы достоинства былого.

 

И вот уже ликует червь,

служитель яблока раздора.

И вот уже глумится чернь

над светом общего восторга.

 

 

Судьбы моей вершитель,

мой самый верный друг.

Аккордов повелитель

покинул меня вдруг.

 

Вздыхает моя дека,

как робкая душа

Звучит у человека,

стараясь не мешать.

 

Не порванные струны

скучают по рукам.

Когда-то ночью лунной

играл он по строкам.

 

И песни вырывались

на жизненный простор.

Случалось, струны рвались

от выстрела в упор.

 

Порой они сбивались,

почувствовав обрыв,

Но снова собирались,

звучали на разрыв.

 

Я с ним в единой связке

взлетала до вершин

И не было отмазки

и поиска причин.

 

Когда борзые волки

пытались укусить,

Я их мотивом колким

старалась охладить.

 

И пела жестким ритмом

с поэтом в унисон.

Без спроса у элиты

сбирала стадион.

 

Теперь в большом расстройстве

по Вове плачу я.

Без всякого притворства

скорбит душа моя.