Рубрика: Стихи из под пера

В июне солнечном нет времени на смуту

в душе, нетронутой холодным ветерком.

Я в дни весенние дошёл до самой сути

и распрощался с её нежным говорком.

Теперь июнь с его мечтательным покоем

и разноцветием божественных цветов.

Он обладает созидательным настроем

на бесшабашную решительность шагов.

Я в нём ищу земную прелесть ароматов

и восхитительную радужность дождей.

Я окунаюсь в зачарованность закатов

и вдохновляюсь лунной свежестью ночей. 

      Героям военной

      операции посвящается

Уходят в рай улыбчивые лица.

Уходят в рай открытые сердца.

Чтоб мы могли покоем насладиться,

они свой долг отдали до конца.

Бросались в бой, не думая о славе.

Любили жизнь, не мысля об ином.

И не меняли честь на переправе

на золотой предательский фантом.

Мы  не забудем подвиг благородный.

По ним скорбит родимая страна.

Они остались в памяти народной.

Хранит гранит святые  имена.

Запах скошенной травы –

аромат родной деревни.

Ширь небесной синевы —

чудный клад сказаний древних.

В них шагают косари

по росистому раздолью.

Прелесть утренней зари

красотой питает волю.

Косы острые звенят

под напев крестьянской песни.

Пыл азартный не унять,

отставать нет интереса.

Отработан каждый шаг,

каждый взмах косы послушной.

Солнце просит поспешать,

потому и косят дружно.

Пробуждает этот вид,

что в моём сознании дремлет

запах скошенной травы –

аромат родной деревни.

Опять смердит нацистское дерьмо.

Опять звучат воззвания к реваншу.

Огнём ракет сверяют нашу мощь

и не дают расслабиться ни шанса.

Сплотилась мразь, почуяв слабину.

Но мы не те, что сникли в перестройку.

Как наши предки бились в старину,

так в их потомках проявилась стойкость.

Врагу не взять российских рубежей,

не покорить народную сплочённость.

Любовь к Отчизне, нет её важней.

Увидит мир нацизма обречённость.

Тепло несёт небесное светило,

в лучах струится божья благодать.

Нева тела ласкает нежным штилем

и призывает лечь, позагорать.

Смотреть на небо добрыми глазами

и любоваться чистой синевой.

Искать с надеждой лики с образами,

их описав возвышенной строкой.

И где ещё подобное случится,

как не у стен творения Петра.

Какое счастье солнцем насладиться

и окунуться в магию тепла.

Горит земля под задом у Европы.

Стреножен конь, ржавеют удила.

Не могут быть свободными холопы,

когда их не свобода родила.

Хиреет мир, забрызганный слюною

всех тех, кто тешит шансы на нацизм.

Российский дух восстал для них стеною 

и доставляет с боем гуманизм.

И всё сильнее возгласы проклятий,

что рассылает западный гулаг.

Но им придётся вспомнить сорок пятый,

когда поник поверженный Рейхстаг.

Негромким мужеством полны

сердца и помыслы служивых.

Дымы навязанной войны

коптят надорванные жилы.

Горит побитая земля,

дрожат не сеяные пашни.

Противник рвётся истреблять

наш гордый мир не в рукопашной.

Со всех концов идет поток

солдат, орудий и снарядов.

Нацизму видится итог,

что куш победный где-то рядом.

Но бьют российские сыны

редуты бешеных и лживых.

Негромким мужеством полны

сердца и помыслы служивых.

Чудес на свете много разных,

и нужно верить в чудеса.

Без веры жизнь однообразна,

ей не расправить паруса.

Прекрасен тот, кто верит в чудо,

живёт предчувствием чудес.

Его мечтательный рассудок

к любви имеет интерес.

Он обращается к природе

на ей понятном языке.

В его словарном обороте

певучесть слышится в строке.

И оттого он сам чудесен,

как романтичный менестрель.

Я от его прекрасных песен

надежду в жизни усмотрел.

И понял – мир наш интересен.

Не уймётся полчище борзых.

Не утихнет скопище визжащих.

Всё активней взбалмошный призыв

заглушает правду говорящих.

И с упрямством бешеных ослов

раздают несметные угрозы.

Их пугает благородство слов

и невинный запах алой розы.

Их пугает благостный восход

с ожиданьем мирного рассвета.

Им чужда прохлада вешних вод

и приятность солнечного света.

Но не им историю вершить.

Не за ними праведный орнамент.

Те, кто любят Землю, будут жить

и нести Победы нашей знамя.

Я умер, нет, меня убили,

пройдясь кастетом по строкам.

Смешав стихи с навозной пылью,

злорадно били по рукам.

Не видя в них душевной боли,

копались в рифме, как в белье.

А я стоял пред ними голый

с немой морщинкой на челе.

Неслось с особенным усердьем –

с тропы Парнаса изыди.

И всё слабее билось сердце

в моей истерзанной груди.