Рубрика: Стихи из под пера

С вершины прожитых годов

смотрю на мир и понимаю,

что жизнь не учит ничему.

Толкаем Землю в мрак и тьму,

призывы ушлых принимая

в громадах стольных городов.

Живём по принципу жлобов.

Как будто нет достойней цели,

чем ложь напяливать на зло.

Разбой считаем ремеслом,

творцам войны дорожки стелем.

Но будет то — последний бой.

Если б мне сказали – вместо крови,

дай своей любимой жизни шанс.

Я бы не решился прекословить

и расстался с жизнью в тот же час.

Не нужна мне жизнь без нежной ласки.

Без душевной страсти не нужна.

Жизнь в любви, похожая на сказку,

для меня, как вечная весна.

Так, что не спеши упрятать крылья

под хламиду траурных одежд.

Твой диагноз – только говорильня.

Моя вера – магия надежд.

Мы ещё успеем насладиться

долгим счастьем выбранной судьбы.

И в запас не будем торопиться

с искренним желанием любить.

Зло кричит всё сильней,

предлагая насилье.

Собирает толпу

сатанеющий визг.

Оголтелая мразь

набирается силы.

В головах слабонервных

политический сдвиг.

Для России моей

наступает период,

когда следует выбрать –

убеждать иль карать.

Не пора ли пресечь

через чур говорливых.

Не пора ли ослабить

кричащую рать.

Разум мой говорит —

лучше рано, чем поздно.

Окружённой России

новый бунт ни к чему.

Для великой страны

нет страшнее угрозы,

чем ведущий толпу

на разбой баламут.

Пойдём, мой друг, в простор полей,

духмяным воздухом подышим.

Пусть будет небо нашей крышей,

а ложем – травы на земле.

Найдём с тобой источник чувств

с журчаньем нежности и страсти.

Там окунёмся в наше счастье

и не раскаемся ничуть.

Любви отдаться не робей.

Она мечтой украсит будни.

Нам лучезарно с нею будет.

Пойдём, мой друг, в простор полей.

Нашла коричневая рать

неодолимую преграду.

В прицелы видя Ленинград,

фашизм замкнул кольцо блокады.

Решил взять город на измор

и, в предвкушении скорой сдачи,

стрелял снарядами в упор

и наслаждался детским плачем.

Казалось, сломленность близка,

падёт к ногам голодный город.

Цена паденья высока

и тем страшней людское горе.

Но вместе с мужеством бойцов

ковалась стойкость ленинградцев.

Пока не прорвано кольцо,

негоже ворогу сдаваться.

Связала Ладога с землёй.

Дорогой жизни шли машины.

Продукты, данные страной

везлись сквозь взорванные льдины.

Четыре тысячи машин

везли в любую непогоду.

Они несли надежду жить

и связь с воюющим народом.

И, наконец, настал тот час,

когда забрезжило восходом.

Советский воин город спас

и прогремел салют свободы.

Опали листья, улетели птицы.

Свалилась грусть на сонные дома.

Лишь воробьёв, да галок кутерьма

нам не даёт покоем насладиться.

Ноябрьский день на дождик не скупится.

Приходит вечер с розовым закатом

и ночь берёт покой в свои права.

Не бьёт гранит притихшая Нева,

прибрав на день игривую токкату.

Прохладный штиль вошёл во власть по штату.

И, словно ангел, белыми крылами

накрыл туман деревья и кусты.

Плывут в тумане невские мосты

и восстают соборы куполами,

добавив тайну в сказочный орнамент.

Дождями смыло макияж.

Ветрами скомкало причёску.

Поник осенний антураж.

Не видно прелести и лоска.

Притих манивший цветом парк.

Листву в пруду волнами смыло.

В тиши аллей не видно пар.

На скучный вид глядеть уныло.

Ещё вчера светился клён

нагретой солнышком листвою.

И пенье птиц со всех сторон

ласкало сердце молодое.

А что теперь, осенний блюз

выводит ветер непослушный.

Да пестрота озябших луж

и мысль о том, что будет лучше…

…Разбудит солнечный рассвет,

обнимет тёплыми лучами.

Сверкнёт улыбок добрый свет

под голубыми небесами.

Ревность меня насилует,

сводит с ума, зловредная.

Грустную песню милует.

Горьким внушеньем ведает.

Множит мои сомнения,

кличет беду вселенскую.

Душит с особым рвением

нежные устремления.

И не унять волнение

кажущейся душевностью.

Благостное стремление

мне отдаёт замшелостью.

Трудно очистить чувственность,

взятую в клещи ревностью.

Слушать душой не хочу её,

но она гложет с рвением.

Старая Русса и  дом у реки.

Здесь с упоеньем писал Достоевский.

Из-под пера его мудрой руки

вышли «Подросток» и «Братья…», и «Бесы».

Здесь ощутил он душевный покой,

глядя на русскую прелесть природы.

И наполнялся волшебной строкой

истинный кладезь реальной свободы.

След Карамазовых можно найти,  

выйдя в уездную новь Старой Руссы.

Мимо музея никак не пройти.

Он, как и город, пропитанный Русью.

Жив Достоевский в российской тиши.

Так же, как жив во вселенском пространстве.

Мудрые мысли доселе свежи

в новом, ухоженном русском убранстве.

С деревьев листья облетели,

и лишь молоденький дубок

под ноги листики не стелет.

Бессилен южный ветерок.

Его листва шуршит на солнце,

но не торопится в полёт.  

А сам дубок глядит спросонья

и видит ив безлистных плоть.

Кругом берёзы с голым торсом,

осины в сером неглиже.

А он листву являет с форсом

ветрам, ослабленным уже.

И в этом лиственном шуршании

я слышу бравурный мотив.

Смотрю на листья с обожаньем

про треволнение забыв.